Нан Голдин — классик фотографии, которая снимала богемную жизнь Нью-Йорка 1970-х В Амстердаме открылась пронзительная выставка, где ее лучшие работы представлены под музыку Дэвида Боуи и The Velvet Underground
«Это не кончится ничем хорошим» («This will not end well») — всеобъемлющая ретроспектива Нан Голдин, которая открылась в октябре в амстердамском музее Stedelijk. Голдин — живой классик фотографии и большая художница, которая снимала богемную жизнь Нью-Йорка 1970-х. Антон Долин посетил выставку и рассказывает, какой приговор активистка и идеалистка выносит современному миру с помощью своих работ.
Улицы и каналы Амстердама заклеены постерами, на которых — моментально узнаваемые, как бы небрежные и чуть ли не случайные образы с фотографий Нан Голдин. Очередь ко входу на экспозицию извивается длинной змеей, провести в ней можно до получаса, даже с билетом на конкретное время. Каталог распродан за первую неделю, допечатку ждут еще через месяц. Гастроли выставки «Это не кончится ничем хорошим» уже ждут в Берлине, Милане и Париже.
В импровизированных зальчиках-шатрах разной формы на экранах демонстрируются циклы фотографий — как вошедшие в учебники, так и недавние. Люди стоят вдоль стен, сидят на полу. Смотрят не отрываясь, будто боясь пропустить какой-то особенно яркий или шокирующий кадр. Художница просит не переснимать с экрана «на память» ее фотографии — на входе самым ответственным посетителям предлагают стикеры, чтобы заклеить камеру на смартфоне.
Решение кураторов и самой Голдин впервые представить ее известные на весь мир снимки в виде цельных концептуальных слайд-шоу с закадровой музыкой и иногда текстом (в описании к выставке они названы «фильмами») позволяет иначе взглянуть на революционные работы и их создательницу. Выхваченные из прошлого моменты складываются в цельное повествование. Сложенные вместе и зарифмованные друг с другом образы вырастают во всеобъемлющие метафоры, а их создательница перестает восприниматься исключительно как верный хроникер ушедшей эпохи.
Выставка состоит из пяти видео длительностью от 15 до 43 минут. Не полная, но вполне исчерпывающая ретроспектива таким образом укладывается в два часа. Интенсивность изобразительного ряда здесь, конечно, иная, чем в кино: буквально каждый кадр — самоценное произведение.
Самый продолжительный и впечатляющий фильм — magnum opus Голдин, ее визитная карточка: «Баллада сексуальной зависимости». Она начала снимать этот автобиографический цикл в молодости, когда переехала от родителей из окрестностей Вашингтона в Нью-Йорк и окунулась в богемную среду независимых молодых людей, где употребляли алкоголь, наркотики, а также осваивали любые, вплоть до самых радикальных, артистические практики.
Члены этой ее «семьи» — герои шокирующе откровенной серии «Баллада сексуальной зависимости», сделавшей художнице имя в середине 1980-х. Если каноническую версию альбома можно купить в большинстве магазинов с книгами по искусству, то на выставке в Амстердаме представлена расширенная и дополненная версия, собранная с 1981 по 2022 год. За это время к анонимным персонажам добавились знаменитости андеграунда — например, мелькает снимок совсем еще молодого Джима Джармуша.
Работа, название которой вдохновлено зонгами Бертольта Брехта и Курта Вайля из «Трехгрошовой оперы» (один из них звучит за кадром в слайд-фильме), чрезвычайно личная для Голдин не только потому, что она сама регулярно появляется в кадре, часто в интимных ситуациях и ракурсах, которые могут показаться не комплиментарными.
Переехать, изменить жизнь и освоить неформальную фотографию Голдин решила после смерти родной сестры Барбары: художница покончила с собой в 19 лет после того, как родители заключили ее в психиатрическую клинику. Эту историю Голдин подробно рассказывала в документальном фильме Лоры Пойтрас «Вся красота и кровопролитие», год назад получившем «Золотого льва» в Венеции и номинацию на «Оскар». Возможно, успех этой исповедальной для героини картины — одна из причин, побудивших классика фотографии вдруг переквалифицировать свои фотоциклы в фильмы.
Начиная с портрета чопорных родителей, хулигански зарифмованного с фотографией кукол герцога и герцогини Виндзорских из музея восковых фигур, Голдин постепенно повышает градус интимности, фигурального и буквального обнажения. Щемяще трогательные снимки пар, кладущих друг другу головы на плечо (иногда от усталости после бессонной ночи), сменяются галереями поцелуев, объятий и сцен секса — уязвимо несовершенные тела, несомненная искренность во всем, от взглядов до поз. А в финале бегло представленного «жизненного пути» — пустые пространства, сродни барочным поучительным картинам на тему «memento mori», а затем анонимные могилы, подписанные просто «муж» и «жена», «мама» и «папа». Наконец — снимок граффити с двумя скелетами, которые сплелись в гротескном вечном объятии.
Когда-то «Баллада сексуальной зависимости» была портретом определенной эпохи и конкретного социального среза. Прошли годы, и она превратилась в шедевр, говорящий на универсальном языке чувств. Эксцентричные решения автора — спонтанность ее обманчиво-репортажной манеры опасно сближается с непрофессионализмом, когда у невнимательного или нетрезвого фотографа нет времени или сил выбирать ракурс и кадрировать пойманную сцену, — здесь уравновешиваются безупречной и чудесной способностью видеть и передавать красоту и хрупкость человеческого существования.
Одна из первых ретроспектив Голдин называлась «Iʼll be your mirror» («Я буду твоим зеркалом»), по песне The Velvet Underground, культовой группы для нью-йоркской богемы. В самом деле, зеркало — постоянно возвращающийся лейтмотив. Сама камера Голдин служит таким зеркалом, не всегда льстящим, отражающим в том числе скрываемое, подчас неожиданное для смотрящего — и персонажа очередного снимка, и листающего альбом читателя, и зрителя в выставочном зале. Песни The Velvet Underground с их интимным и «грязным» звуком проигрываются за кадром снова и снова.
Другой часто звучащий не только в «Балладе сексуальной зависимости», но и в остальных циклах исполнитель — легендарный Клаус Номи. Этот уникальный певец, квир-икона с оперным голосом, который поразил многих в начале 1980-х двумя совершенно оригинальными альбомами, где сочетал баллады Элвиса Пресли с ариями из Перселла и хитами нью-вейва, умер от СПИДа в самом начале эпидемии. Своим ушедшим друзьям Голдин посвятила «Балладу сексуальной зависимости».
Чуть менее масштабная визуальная поэма — «Другая сторона» («The Other Side») — посвящена дрэг-культуре, мифологии и красоте андрогинности, явленной как за кулисами, без одежды и макияжа, так и на авансцене. «What makes a man a man?» — ностальгически вопрошает за кадром Шарль Азнавур.
«Утраченная память» («Memory Lost») — трагическая и поэтическая рефлексия на тему героиновой зависимости. Измученные тела и эйфорические выражения лиц героев в этой серии неожиданно рифмуются с образами христианских мучеников и святых, а силуэты пролетающих в небе самолетов напоминают кресты. В этом цикле, сопровождаемом оригинальным саундтреком, тревожной и атмосферной музыкой Мики Леви, звучат и голоса — анонимные, обрывочные, будто с того света. Вновь возникает ощущение неподдельной близости художницы к моделям. Это не этнографическое наблюдение: за ее образами читается не вежливая эмпатия, а неподдельная боль.
Ощущение дискомфорта и непокоя доминирует даже в «Огненном прыжке» («Fire Leap»), который составлен исключительно из портретов детей и сопровождается песнями, исполненными детскими голосами. Карнавальные костюмы превращают зрелище в архаичный парад, где нет возраста и социального статуса. Искусственно сконструированный мир тотальной игры заполнен исключительно маленькими Суперменами, Принцессами, Монстрами и, конечно, Космонавтами. Как таинственный реквием по будущему звучит за кадром «Space Oddity» Дэвида Боуи в исполнении детского хора.
Наименее личная из представленных на выставке работ называется «Сирены» («Sirens»). Монтаж из чужих кинокадров, в основном из картины «Саломея» Кармело Бене, посвящен памяти и сконцентрирован на фигуре первой темнокожей супермодели Дониел Луны, которая умерла в 33 года от передозировки. Музыка Мики Леви — инфернальный свист, звучащий откуда-то из потустороннего мира зов сирен, сгубивших экипаж корабля Одиссея. Быть может, эти нечеловеческие создания — предтечи героев и героинь Голдин. А может, их пение — напоминание о том, что искусство делает бессмертными тех, кого давно нет в живых.
Антон Долин